Двадцать лет спустя - Страница 268

К оглавлению

268

Одновременно с двух смежных улиц, Гренель-Сент-Оноре и Петушиной, хлынул двойной поток народа, прорвавший слабый ряд швейцарцев и докатившийся до лошадей д’Артаньяна и Портоса.

Эта новая волна была опаснее прежних, так как состояла из людей вооруженных, и гораздо лучше, чем в таких случаях бывает вооружен народ. Видно было, что это нападение никак не являлось делом случая, скопившего в одном месте группу недовольных, но предпринято было по хорошо обдуманному враждебному плану и кем-то организовано.

У каждой из этих двух мощных групп было по вожаку. Один, видимо, принадлежал не к народу, а к почтенной корпорации нищих; в другом, несмотря на его старания выглядеть простолюдином, легко было признать дворянина. Но оба действовали, казалось, по одинаковому побуждению.

Натиск был так силен, что отозвался даже в королевской карете; затем раздались тысячи криков, слившихся в сплошной рев, среди которого зазвучали выстрелы.

– Ко мне, мушкетеры! – крикнул д’Артаньян.

Конвой построился в две линии: одна по правую, другая по левую сторону кареты; одна в помощь д’Артаньяну, другая Портосу.

Произошла свалка, тем более ужасная, что она была бесцельна, так как никто не знал, ни за кого, ни за что дерется.

Глава LI
Иногда королям бывает труднее въехать в столицу, чем выехать из нее (Продолжение)

Как всякое движение народных толп, натиск этот был страшен.

Малочисленные и кое-как выстроившиеся мушкетеры не могли управлять как следует лошадьми, и многие из них были смяты. Д’Артаньян хотел опустить занавески кареты, но молодой король вытянул руку со словами:

– Нет, господин д’Артаньян, я хочу видеть.

– Если вашему величеству угодно видеть, смотрите, – проговорил д’Артаньян.

И, обернувшись к толпе с яростью, делавшей его таким опасным, он обрушился на вожака бунтовщиков, который с пистолетом в одной руке и со шпагой в другой старался проложить себе путь к карете, борясь с двумя мушкетерами.

– Дорогу, черт побери, дорогу! – крикнул д’Артаньян.

При звуке этого голоса человек с пистолетом и шпагой поднял голову, но было уже поздно: шпага д’Артаньяна пронзила ему грудь.

– Ах, черт побери! – вскричал д’Артаньян, тщетно стараясь сдержать свой удар. – Зачем вы здесь, граф?

– Должна же свершиться моя судьба, – ответил Рошфор, падая на одно колено. – Я три раза оправлялся от ударов вашей шпаги, но от четвертого уже не оправлюсь.

– Граф, – сказал д’Артаньян с волнением, – я не видел, что это вы. Мне будет тяжело, если вы умрете с чувством ненависти ко мне.

Рошфор протянул д’Артаньяну руку.

Д’Артаньян взял ее. Граф хотел что-то сказать, но кровь хлынула у него горлом, по телу прошла последняя судорога, и он испустил дух.

– Назад, канальи! – крикнул д’Артаньян. – Ваш вожак умер. Вам нечего больше здесь делать.

Действительно, граф Рошфор был душой этого возмущения; толпа, увидев его смерть, дрогнула и обратилась в беспорядочное бегство. Правая сторона королевского экипажа почти очистилась от нее. Д’Артаньян с двадцатью мушкетерами бросился в Петушиную улицу, и весь отряд смутьянов рассеялся как дым, рассыпавшись по площади Сен-Жермен-л’Оксеруа в направлении набережной.

Д’Артаньян направился к Портосу, чтобы в случае надобности помочь ему.

Но Портос столь же хорошо справился со своей задачей, очистив от толпы бунтовщиков левую сторону королевского экипажа, где уже отдернулась занавеска, которую Мазарини, менее воинственно настроенный, чем король, велел опустить.

Портос был задумчив и даже печален.

– У вас странный вид для человека, одержавшего победу, – сказал ему д’Артаньян.

– Да и вы, мне кажется, чем-то взволнованы, – ответил ему Портос.

– Мне есть от чего: я только что убил старого друга.

– Неужели! – сказал Портос. – Кого же?

– Бедного графа Рошфора.

– Мне тоже пришлось убить человека, который мне показался знакомым. К несчастью, удар пришелся в голову, и кровь тотчас же залила ему лицо.

– И он ничего не сказал, падая?

– Нет, он сказал: «Ох».

– Понимаю, – сказал д’Артаньян, не в силах удержаться от смеха. – Если он больше ничего не сказал, то вы узнали не очень много.

– Ну что? – спросила королева.

– Ваше величество, – сказал д’Артаньян, – дорога свободна. Если вам угодно, мы можем продолжать наш путь.

Действительно, кортеж беспрепятственно проехал дальше до самого собора Богоматери, где он был встречен духовенством, с коадъютором во главе, приветствовавшим короля, королеву и министра, за благополучное возвращение которых он служил сегодня благодарственную мессу.

Во время мессы, почти перед самым концом ее, в собор вбежал запыхавшийся мальчик; быстро войдя в ризницу, он надел платье певчего и, протискавшись затем сквозь наполнявшую собор толпу, приблизился к Базену, который, в голубой рясе и с палочкой для зажигания свеч в руке, величественно стоял против швейцарца у входа, ведшего на хоры.

Почувствовав, что кто-то дергает его за рукав, Базен опустил глаза, благоговейно поднятые к небу, и узнал Фрике.

– Что такое? Как ты смеешь мешать мне при исполнении моих обязанностей? – спросил мальчугана Базен.

– Майяр, податель святой воды на паперти Святого Евстафия…

– Ну, что с ним?

– …во время свалки на улице получил сабельный удар в голову, – ответил Фрике. – Его ударил вот этот гигант, который вон там стоит, видите, в золотом шитье.

– Да? Ну, в таком случае ему не поздоровилось, – сказал Базен.

– Он умирает и хотел бы перед смертью исповедаться у господина коадъютора, который, как говорят, может отпускать самые тяжкие грехи.

268